Читать книгу - "Хорал [litres] - Кент Харуф"

Бекман свирепо сверкнула глазами на директора, затем бросила испытующий взгляд на мужа, потом на сына. Одернула свитер на груди и животе.

– Ладно, – сказала она. – А чё со школьным коридором? Чё там было? Скажи ему, чё случилось там. Посмотрим, как он выкрутится.

Старшеклассник сидел, как прежде, поникший и застывший, молчаливо пялясь на стол перед собой.

– Ну же, – подбадривала его мать. – Расскажи.

– Зачем? Ничё не изменится. Он уже принял решение.

– Скажи все равно. Скажи, чё нам сказал. Давай.

Он сидел, глядя перед собой в пустоту, затем заговорил безжизненным, монотонным голосом, будто это действо было каким-то бессмысленным и скучным прослушиванием.

– Он вызвал меня из класса в коридор, – начал он. – Я вышел с ним. Мы разговаривали. Внезапно он схватил меня за руку, завернул ее мне за спину и бросил меня на шкафчики. Я просил его прекратить. Говорил, он не должен меня трогать. Затем я вырвался, вышел из школы и поехал домой.

Директор ждал.

– И это все? То, что ты сказал. Это все, что случилось?

– Да.

– Ты его не ударил?

– Нет.

– Ты ничего больше не говорил?

– Например?

– Ты мне скажи.

– Нет. Ничё я не говорил.

– Здесь написано иначе, – сказал директор.

– И чё. – Мальчик понуро смотрел перед собой. – Это же его фуфло.

Директор долго смотрел на мальчика. Наблюдал за ним, размышлял. Затем, похоже, принял решение. Принялся приводить в порядок документы и брошюры перед собой, засовывать их в желтую папку. Остальные за столом молча следили за ним. Закончив собирать бумаги, он поднял взгляд.

– Думаю, хватит на сегодня, – произнес он. – Полагаю, я услышал достаточно. Я принял решение. Сынок, я отстраню тебя на пять дней начиная с завтрашнего дня, как требуют правила. Ты получишь «нули» по всем предметам за этот период, и ты не должен появляться в школе, я не хочу видеть тебя рядом со зданием следующие пять школьных дней. Ты понял? Может, это хоть чему-то тебя научит.

Едва он закончил, как миссис Бекман резко вскочила с места, опрокинув свой стул. Тот с грохотом упал на пол. Все ее лицо горело, а свитер снова задрался, показав всем ее мягкий живот. Она развернулась к мужу.

– Чё, ей-богу?! – вскричала она. – Вот уж не гадала такое увидеть. Ты чё, и тут промолчишь? Ты его слыхал. Ты слыхал, чё он сказал. Ты ж отец! Так и будешь сидеть тут, будто ничё не случилось?

Ее высокий худощавый муженек, сидевший рядом в спортивной атласной куртке, даже не взглянул на нее. Он смотрел через стол на директора.

– Если постараешься заткнуть свой чертов рот, – тихо произнес он, – и помолчишь немного, я скажу.

Его жена зло уставилась на него. Начала было говорить, но решила, что лучше не стоит, и сжала губы. Он все смотрел на Ллойда Краудера. Выдержав паузу, он продолжил.

– Я ничё не знаю про эту чушь собачью, про жалобу и отстранение. Мне плевать. Меня это не колышет. Но лучше бы это не означало запрета для моего сына играть в баскетбол на этой неделе.

– Именно это и означает отстранение, – подтвердил директор. – Ему нельзя тренироваться. Нельзя надевать форму. Нельзя играть в баскетбол следующие пять школьных дней.

– Вы же знаете, на выходных проходят два матча, – сказал Бекман. – Вы это знаете. Идет турнир.

– Не могу не знать. Весь день на телефоне по этому поводу.

– И теперь вы говорите мне, что не разрешите ему играть.

– Пока не истекут пять дней.

– Из-за тех слов, которые, как Гатри утверждает, мой сын сказал какой-то мелкой залетевшей полукровке.

– Из-за этого. И из-за того, что случилось в коридоре.

– И это ваше последнее слово. Вы приняли решение.

– Да.

– Ваше окончательное решение.

– Верно.

– Ну хорошо, жирный ты сукин сын, – произнес Бекман. – Есть и другие способы разобраться с этим.

Директор тяжело оперся на стол, наклонившись к Бекману.

– Вам стоит быть осторожнее, – предостерег он. – Угрожаете мне? Я хочу это знать.

– Понимай как хочешь. Ты слыхал, чё я сказал.

– Нет, ей-богу. Я не обязан это понимать. Я здесь уже давно работаю. И буду работать, пока не захочу уйти. И ни вам, ни кому-либо еще в этой комнате не стоит ожидать иного. А теперь встреча закончена.

Бекман уставился на него. Затем встал из-за стола и грубо указал на выход жене и сыну. Они направились к двери, он последовал за ними, но, уже выходя, обернулся.

– Просто запомни, – сказал он, – жирный ты мерзавец, на любого найдется управа. Я этого не забуду. Я это запомню. Я ничего из этого не забуду.

Он повернулся и вытолкал жену и сына из комнаты, и все трое пошли по коридору.

После их ухода директор сидел какое-то время, задумчиво глядя в открытую дверь. Помолчав, он встряхнулся и повернулся к Тому Гатри.

– Что ж, – сказал он. – Видишь, во что мы из-за тебя вляпались. Меня это расстроило, а я не собирался этого допускать. Я говорил себе, что не буду злиться. Я этого не планировал. Я не люблю так вести дела. Но вот что я тебе скажу. Будь теперь осторожен.

– Ты это про них? – спросил Гатри.

– Именно.

– А как же ты?

– О, он ничего мне не сделает. Это все показуха. Ему пришлось это сказать. Но ты лучше сбавь обороты. Не стоит тебе связываться с этой семейкой. И когда этот парень вернется, будь с ним помягче, ради Бога. Я тебе уже говорил, мы хотим выпустить его и сбагрить отсюда.

– Тогда ему стоит работать.

– Даже если он не будет работать, – ответил директор.

– Я не передумаю, – сказал Гатри.

– Лучше послушай меня, – повторил директор. – Лучше прислушайся к тому, что я тебе говорю.

Айк и Бобби

Днем после школы они поднялись по деревянной лестнице и прошли по узкому, тускло освещенному коридору, но не для того, чтобы собрать плату. Открыв дверь, Айва Стирнз сказала:

– Сегодня не суббота. В чем дело? Вы собираете заранее?

– Нет, – ответил ей Айк.

– Что тогда? Зачем вы пришли?

Они отвернулись и посмотрели в коридор за спиной, слишком робкие и смущенные, чтобы признаться в том, чего они хотели, хотя и могли сказать, в чем дело.

Миссис Стирнз наблюдала за ними.

– Ясно, – сказала она. – Тогда вам лучше войти.

Они молча прошли в комнату. Ее квартира была такой же, как прежде: слишком жаркие переполненные комнаты, кипы бумаг и старых счетов на полу, пакеты из магазина с остатками продуктов стояли на гладильной доске, а переносной телевизор – на большой деревянной консоли, и в довершение всего этого